Две вещи в этом мире заставляют меня тем более восхищаться и преклоняться перед ними,чем более я о них думаю — это звездное небо над головой и волшебный говорящий енот,живущий во мне.
Когда мне вдруг случается отвечать на вопрос, какая книга на меня изрядно повлияла, изменила мое отношение к жизни и прочая фигня, я не знаю, что отвечать, потому что, полагаю, никакая. Ну потому что блин никакая! - то есть я так всегда думала, но оказывается, оказывается...
Есть такая чудо-книга — «Старшая сестра» Любови Воронковой, и еще два сиквела у нее было вроде. Книга очень, очень советская, до сблева, вышла в серии "в честь сорокалетия всесоюзной пионерской организации", и в ней честный, простой и самоотверженный образ жизни истинных советских граждан противостоит мелкому, мещанскому, эгоистичному образу жизни вроде бы тоже советских граждан, но таких... не очень трушных. При всей пошлейшей идеологичности книга богата хорошими, четенькими характерами и роскошными, изобильными бытовыми деталями — и вот, наверное, на детали я в детстве и купилась, потому что читала эту бодягу раза три и сиквелы по разу.
Так вот, в центре повествования — две семьи, одна бедная, но гордая, честная и до печенки пропитанная светлыми идеалами, вторая богатая и, естественно, не пропитанная и оттого несчастная. В первой семье еще внезапно и трагически умирает мать, и старшей дочери приходится принять главенствующую роль в семье, раннее взросление, женское мужество и блаблабла. Речь не об этом. Там есть эпизод, где утром отец богатого семейства, видный партийный работник (оттого и деньги у них есть, и волга черная, и домработница), обычно не проводящий дома лишней минуты времени и пищу принимающий исключительно на службе, вдруг утром решает позавтракать дома:
Стараясь ступать неслышно, чтобы не скрипел паркет, он прошёл в кухню. Ирина, позёвывая, расчёсывала перед зеркалом косу.
– Ирина, – обратился к ней Николай Сергеевич, – вот дело-то какое…
– Какое? – удивилась Ирина, раскрыв свои круглые блестящие глаза.
– Да вот… – Николай Сергеевич усмехнулся и пожал плечами. – Нет ли у тебя чего-нибудь поесть?
– Поесть? – Ирина ещё шире открыла глаза. – Как это – поесть?.. Чего поесть?
– Ну, чего-нибудь. Позавтракать.
Ирина откинула на спину косу и, в свою очередь, пожала плечами:
– Вы бы, Николай Сергеевич, с вечера говорили. А сейчас что же? Тут есть колбаса, но ведь это Тамаре бутерброд в школу. А грудинка – Антонине Андроновне на завтрак. Давайте сейчас сбегаю на рынок, куплю чего-нибудь…
– Что, на рынок? – испугался Николай Сергеевич. – Ну нет, матушка. Мне ждать некогда. Впрочем, не беда. Позавтракаю в буфете.
– Конечно! – весело согласилась Ирина. – А то тут пока принесёшь да пока приготовишь…
Николай Сергеевич надел шляпу; прислушавшись на мгновение к сонной тишине своей квартиры, сказал со вздохом:
– Пускай живут.
Тамара тут - основной отрицательный персонаж, одноклассница горячесердной главной героини Зины и воплощение зла. Антонина Андроновна - мать воплощения зла и в свою очередь воплощение того, что автор называет мещанством.
Все это линейно, смешно и оторвано от реальности, и у меня есть стойкое впечатление, что это было понятно уже в те одиннадцать-двенадцать лет, когда я это читала.
Но каждый раз акт поедания грудинки вызывает у меня острое чувство стыда. Ничего не могу с собой поделать. Грудинка (не сорт мяса, а скорее слово само по себе) плотно закреплено в моем мозгу как символ эгоизма, жадности и неспособности отдавать.
Но вообще книги не меняют мировоззрения, канешна.
Есть такая чудо-книга — «Старшая сестра» Любови Воронковой, и еще два сиквела у нее было вроде. Книга очень, очень советская, до сблева, вышла в серии "в честь сорокалетия всесоюзной пионерской организации", и в ней честный, простой и самоотверженный образ жизни истинных советских граждан противостоит мелкому, мещанскому, эгоистичному образу жизни вроде бы тоже советских граждан, но таких... не очень трушных. При всей пошлейшей идеологичности книга богата хорошими, четенькими характерами и роскошными, изобильными бытовыми деталями — и вот, наверное, на детали я в детстве и купилась, потому что читала эту бодягу раза три и сиквелы по разу.
Так вот, в центре повествования — две семьи, одна бедная, но гордая, честная и до печенки пропитанная светлыми идеалами, вторая богатая и, естественно, не пропитанная и оттого несчастная. В первой семье еще внезапно и трагически умирает мать, и старшей дочери приходится принять главенствующую роль в семье, раннее взросление, женское мужество и блаблабла. Речь не об этом. Там есть эпизод, где утром отец богатого семейства, видный партийный работник (оттого и деньги у них есть, и волга черная, и домработница), обычно не проводящий дома лишней минуты времени и пищу принимающий исключительно на службе, вдруг утром решает позавтракать дома:
Стараясь ступать неслышно, чтобы не скрипел паркет, он прошёл в кухню. Ирина, позёвывая, расчёсывала перед зеркалом косу.
– Ирина, – обратился к ней Николай Сергеевич, – вот дело-то какое…
– Какое? – удивилась Ирина, раскрыв свои круглые блестящие глаза.
– Да вот… – Николай Сергеевич усмехнулся и пожал плечами. – Нет ли у тебя чего-нибудь поесть?
– Поесть? – Ирина ещё шире открыла глаза. – Как это – поесть?.. Чего поесть?
– Ну, чего-нибудь. Позавтракать.
Ирина откинула на спину косу и, в свою очередь, пожала плечами:
– Вы бы, Николай Сергеевич, с вечера говорили. А сейчас что же? Тут есть колбаса, но ведь это Тамаре бутерброд в школу. А грудинка – Антонине Андроновне на завтрак. Давайте сейчас сбегаю на рынок, куплю чего-нибудь…
– Что, на рынок? – испугался Николай Сергеевич. – Ну нет, матушка. Мне ждать некогда. Впрочем, не беда. Позавтракаю в буфете.
– Конечно! – весело согласилась Ирина. – А то тут пока принесёшь да пока приготовишь…
Николай Сергеевич надел шляпу; прислушавшись на мгновение к сонной тишине своей квартиры, сказал со вздохом:
– Пускай живут.
Тамара тут - основной отрицательный персонаж, одноклассница горячесердной главной героини Зины и воплощение зла. Антонина Андроновна - мать воплощения зла и в свою очередь воплощение того, что автор называет мещанством.
Все это линейно, смешно и оторвано от реальности, и у меня есть стойкое впечатление, что это было понятно уже в те одиннадцать-двенадцать лет, когда я это читала.
Но каждый раз акт поедания грудинки вызывает у меня острое чувство стыда. Ничего не могу с собой поделать. Грудинка (не сорт мяса, а скорее слово само по себе) плотно закреплено в моем мозгу как символ эгоизма, жадности и неспособности отдавать.
Но вообще книги не меняют мировоззрения, канешна.
-
-
18.03.2011 в 11:59-
-
18.03.2011 в 16:43