Две вещи в этом мире заставляют меня тем более восхищаться и преклоняться перед ними,чем более я о них думаю — это звездное небо над головой и волшебный говорящий енот,живущий во мне.

Поговорим про американского художника Гранта Вуда. Лично у меня есть вполне определенная причина его нежно любить: это картина «Haying», использованная на обложке «Вина из одуванчиков» в издании азбуки-классики, во многом предопределившая мое отношение к книге и на мой взгляд идеально соответствующая ее атмосфере:

читать дальшеПейзажи Айовы в исполнении Вуда вообще очень в стиле Гринтауна, штат Иллинойс, у Бредбери:

The Birthplace of Herbert Hoover, 1930

Stone City, Iowa, 1931
А этот юноша с серьезными глазами вполне мог бы оказаться Дугласом Сполдингом:

Plaid Sweater, 1931
Кстати говоря, в тридцать первом году самому Брэдбери было одиннадцать лет).
Но прославили Вуда не виды Айовы и даже не мальчики в свитерочках. Вуд — автор одного из самых узнаваемых и самых цитируемых графических образов в американской культуре — «Американской готики»:

Эту картину считают карикатурой на твердолобость, несокрушимую закостенелость, пуританство и прочие «достоинства» жителей Среднего Запада. Мужчина мрачен, воинственен и грозен, во взгяде женщины — обида и безысходность, губы обоих поджаты, ну и вилы как-то угрожающе выглядят — в общем, не слишком приятный образ получился. Художник, возможно, совсем и не хотел вскрывать язвы общества, просто увидел однажды в маленьком городке Элдон белый домик со стрельчатыми окнами, вдохновился и решил изобразить людей, которые, как ему казалось, могли бы в таком доме жить. Позировать он попросил своего зубного врача Байрон МакКиби (наверное, стоматолог подсознательно казался ему не самым приятным человеком) и свою сестру Нэн.

Домик Вуд писал отдельно, людей — отдельно, то есть в реальности составляющие этой картины в одной точке пространства не сходились, тем не менее вышло на удивление органично. Картину послали на конкурс в Чикагском Институте Искусств, где судьи поначалу восприняли ее эдак не слишком серьезно, в юмористическом ключе, однако местный музейный сотрудник оказался товарищем более шарным, убедил судей Вуду выдать приз в размере трехсот убиенных енотов, а саму картину приобрести. Там, в институте, она до сих пор и висит. Понемножку вздымалась волна популярности — каритну печатали в газетах Чикаго, Нью-Йорка, Бостона, — а параллельно вздымалась волна возмущения. Добропорядочные жители Айовы негодовали — как художник мог выставить их перед всей страной в таком неблагоприятном виде, такими мрачными и в целом не слишком приятными людьми. Одна фермерша грозилась откусить Вуду ухо, чем, конечно, наглядно демонстрировала, насколько художник был неправ. Вуд (видимо, побаиваясь сельскохозяйственных орудий), пытался оправдываться и говорил, что это он собирательных американцев нарисовал, а его земляки-айовчане тут не при чем, и уж они-то точно самые добрые и милые люди на свете. Однако общественность поутихла только к началу Великой Депрессии. Во-первых, другие проблемы появились, во-вторых, теперь в картине видели героический фермерский манифест: мол, наша земля, никуда не уйдем!
Так или иначе, картина быстро пошла в народ, и ее активно начали

Ну и, как говорят граждане Беларуси, панеслася:







А Грант Вуд тем временем активно работал в том направлении, которое позднее назовут регионализмом. Вышло так, что рисовал Вуд с детства. Поначалу из-под его кисти выходило что-то не совсем определенное и околоимпрессионистское:

The Little Chapel Chancelade, 1926
А в 1927 году Вуду поручают забабахать немного витражей для Мемориального здания ветеранов в родном городе. Под такое дело Вуд едет в Мюнхен — то ли опыт витражного дела перенимать, то ли еще за чем, неважно, и в мюнхенских музеях знакомится с ранненидерландсой живописью. Художника то ли осеняет, то ли переклинивает (фламандцы такие, они могут взорвать мозг), и он приходит к гениальной мысли, что американские художники не должны опираться на европейский опыт и современные тенденции и создать собственный, самобытный американский аритстический мир, обособленную американскую живопись. Что и сказать, Вуду это удалось. Героями его картин становились соседи художника, жители маленьких городков Айовы и Массачусетса, которых Вуд изображал всегда чуть иронично, но все же с явной и глубокой любовью:

Woman with Plants, 1929

Victorian Survival, 1931

Appraisal, 1931
Arnold Comes of Age, 1930

Dinner for Threshers, 1934
Пейзажи Вуда при всей их карикатурной абстрактности, очень точны в мелочах.

The Midnight Ride of Paul Revere, 1931

«Все мои картины изначально возникают как абстракции. Когда в моей голове возникает подходящая конструкция, я осторожно приступаю к приданию задуманной модели сходства с природой. Однако я так боюсь фотографичности, что, видимо, останавливаюсь слишком рано» — говорил Вуд, и тем не менее та самая фотографичность прорывается наружу — не в пейзажах, так в портретах:

The Good Influence, 1936
Sultry Night, 1937

Sentimental Ballad, 1940
Была у Вуда картинка, которую современники ругали еще яростнее, чем «Американскую готику» — это «Дочери революции»:

Daughters of Revolution, 1932
«Дочери Американской революции» были общественно-политической организацией, созданной в 1890 году. Целью ее было сохранить память о героях войны за независимость, однако в итоге организация стала клубом весьма консервативных и нетерпимых старых дев, а ее название — в какой-то мере именем нарицательным. Мне кажется, что заводила Нелли, описанная Стейнбеком — одна из таких «дочерей революции». Они наверняка и сейчас живы, дочери-то. Я уверена, что, к примеру, алабамский запрет на голопопых тьоток без них не обошелся.
Судя по всему, Вуд был достаточно остроумным и жизнерадостным человеком, преподавал рисование, активно участвовал в культурной жизни штата. Умер от рака печени в пятьдесят один год.
«Вино из одуванчиков» вышло через пятнадцать лет.
Дуглас обернулся. Эта тропа огромной пыльной змеей скользит к ледяному дому, где в золотые летние дни прячется зима. А та бежит к раскаленным песчаным берегам июльского озера. А вон та — к деревьям, где мальчишки прячутся меж листьев, точно терпкие, еще незрелые плоды дикой яблони, и там растут и зреют. А вот эта — к персиковому саду, к винограднику, к огородным грядам, где дремлют на солнце арбузы, полосатые, словно кошки тигровой масти. Эта тропа, заросшая, капризная, извилистая, тянется к школе. А та, прямая как стрела, — к субботним утренникам, где показывают ковбойские фильмы. Вот эта, вдоль ручья, — к дикой лесной чаще…

New Road, 1939
ждала макет журнала от типографии на подпись
Но это мне так видится, я тут особо не настаиваю. На то оно и произведение искусства. чтобы иметь множество разных трактовок.