[reinechaotic]

сам я не поэт

Я села с ней рядом, вошла в вагон на Площади Ильича
И сразу подумала - это не девушка, это свеча.
Белое - белоснежное - нежное - лицо, как тающий воск,
Белый свет вокруг невесомых, как сон, волос.
Она читала псалмы, улыбаясь так, как будто ее не видит никто
И тонко, почти прозрачно ладаном пахло ее пальто.

И я бы рада сказать, что придумала ее только что,
Но так оно все и было, и мне с этим жить теперь.
А шарф на ней был зеленее, чем сам апрель.

А эти двое сидели напротив, его пальцы жадно сжимала ее рука,
Он левой ногой отбивал лениво что-то там плееру в такт.
И белее и тоньше вербовой веточки было ее лицо,
А он был красив особенной красотой законченных подлецов.
И когда из ее озерного глаза одиноко, необъяснимо выкатилась слеза,
Он не коснулся ее губами, не обернулся, ничего не сказал.

И я бы рада сказать, что они - выверт моей чересчур патетичной души,
но так оно все им было, и с ними мне тоже жить.

Я опускаю ресницы со звоном, как будто забрало.
Я пытаюсь спастись от людей,
я все думаю - где,
где эта девочка,
та, что субботней ночью неслышно входил а в храм,
до утра
ждала
неизбежного чуда,
откуда
был голос, который ее позвал?
И храм был не храм - подвал,
цементные стены, иконы в бумажных цветах...
Где та,
которая истово, жадно молилась
за всех знакомых, любимых, чужих, ненужных,
все туже, все крепче сжимая руки -
так, что к утру уже не было сил ни на что,
только слушать
сияющий звон, поднимавшийся паром от земли кукурузных полей
(и тюльпаны, тюльпаны на алтаре!).
Напоследок - в слезах - целовала своей свечой пламя чужих свечей.
Боже, боже. Теперь-то я плачу реже, но отчего-то горше и горячей.

И я бы рада сказать - это просто слова,
от слов избавляются - карандашом по бумаге скрипя,
но - такая ботва -
никак не избавиться от себя.

А иногда едешь в метро, посмотришь кругом и заплачешь: одни ангельские лица. Правда, редко.
Людмила Улицкая, «Люди нашего царя»